Вступление
Конституционно-правовой смысл пп. 4 п. 12 и п. 12.1 статьи 189.49 Федерального закона от 26.10.2002 № 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)" (далее Закон о банкротстве) может быть раскрыт при рассмотрении смысла этого правоотношения в контексте процедур финансового оздоровления (банка), его прикладной цели и формального содержания. Начать следует именно с первичной оценки формальной стороны правоотношения.
Формальная сторона правоотношения (объективный состав)
Должностные лица, относимые к пп. 4 п. 12 ст. 189. 49 Закона о банкротстве, утрачивают права по кредитам, займам, депозитам и иным требованиям в денежной форме (за исключением заработной платы) с момента утверждения плана участия Банка России в осуществлении мер по предупреждению банкротства банка (плана санации). Приказом Банка России этот факт подтверждается.
Утрата прав на имущество носит абсолютный характер, т.е. права на имущество вновь не возникают после окончания финансового анализа банка или, например, после санации. (Если бы права на имущество носили относительный характер, то тогда можно было считать, что утрата прав на имущество имеет характер обеспечения интересов кредиторов, а правоотношение было бы сходно с отношениями по мораторию или удержанию).
Утрата прав на имущество осуществляется вне рамок судебного процесса: 1) об оспаривании сомнительных сделок; 2) о привлечении к субсидиарной ответственности; 3) об обвинении в выводе активов (составы мошенничество или доведение до банкротства); 4) о возложении административной ответственности за совершение административного правонарушения.
Лица, обязательства перед которыми были прекращены досрочно, вправе оспорить это решение в суде.
Таким образом, следует прийти к выводу, что лишение имущества осуществляется вне правоотношений предусмотренных ГК РФ, УК РФ, КоАП РФ и соответствующих им процессуальным кодексам, носит внепроцессуальный и безвозмездный характер. А это состав такого юридического понятия как конфискация.
Характеристика общественного отношения
В связи с тем, что в пояснительной записке, которая сопровождала законопроект, ни слова не было сказано об общественной мотивации такого правового решения, когда финансовая помощь банку, в отношении которого начата процедура санации, обуславливается приостановлением денежных обязательств этого банка перед его топ-менеджерами и контролирующими лицами, ее необходимо восстановить.
В российской практике законодательного регулирования вопросов банкротства и санации банков сложилось устойчивое представление о том, что любого рода ограничительные меры имеют своей целью пополнение конкурсной массы (в данном случае – увеличение капитализации). Поскольку речь идет о санации за счет финансовых ресурсов Банка России, единственным видимым смыслом такого рода конфискационной меры является возможное снижение затрат Банка России на санационные мероприятия. Поэтому следует полагать, что в основу оспариваемых норм статьи 189.49 Закона о банкротстве законодателем была положена презумпция того, что лица, относящиеся к категории топ-менеджеров банка, должны нести свою долю ответственности за доведение банка до состояния утраты финансовой стабильности.
Вместе с тем Закон о банкротстве предусматривает вполне исчерпывающие механизмы защиты имущественных интересов банка в процедуре банкротства (и санации) в отношении лиц, которые будучи сотрудниками банка могли своими действиями причинить ему вред. В частности, закон содержит две процессуальные возможности для этого: 1) оспаривание сомнительных сделок в порядке, установленном главой III.1 Закона О банкротстве; 2) возложение субсидиарной ответственности в соответствии с статьей 189.23 этого же закона. Обе указанные процессуальные возможности в достаточной мере освоены судебной системой Российской Федерации, по ним сформирована обширная практика, и они не вызывают проблем в правоприменении.
Следовательно, процессуальные возможности банка в отношении лиц из числа топ-менеджмента, которые могли своими действиями причинить вред банку, не нуждались в правовом усилении. Из этого может следовать вывод о том, что основной мотивацией законодателя была необходимость предоставить санируемому банку возможность без сложных судебных и административных процедур принудительно отчуждать имущество лиц, относимых к категории топ-менеджмента банка. В практическом плане это ведет к тому, что освобождает банк от необходимости проводить длительные процедуры по определению правомерности требований лиц к банку, сбор доказательств, подачу исков и осуществление затрат на судебные процессы.
Таким образом, реконструируемым мотивом законодателя по легализации рассматриваемого правоотношения, могла быть необходимость сокращения юридических, финансовых, административных и организационных издержек на проведение санационных мероприятий.
Возможная конституционно-правовая квалификация правоотношения
Принудительное отчуждение собственности осуществляется на основании совокупности двух фактов: 1) принадлежности лиц, имущество которых отчуждается, к кругу управляющих работников; 2) утверждение плана участия Банка России в осуществлении мер по предупреждению банкротства банка. При этом совокупность норм закона о банкротстве не требует устанавливать причинно-следственную связь между их профессиональными действиями и наступлением такого события как санация, отчуждение происходит автоматически. Следовательно, имеет место презумпция виновных действий со стороны круга лиц, относимых к топ-менеджменту банка, в доведении банка до состояния утраты им устойчивого финансового состояния. Это в свою очередь означает, что права этих граждан ограничиваются по признаку должностного положения по отношению к другим работникам банка, что противоречит ч. 1 ст. 19 Конституции РФ.
Принудительное отчуждение имущества лиц, относимых к кругу управляющих работников банка, осуществляется без судебного установления факта правонарушения или преступления, иных неправомерных действий с их стороны, что противоречит ч. 3 ст. 35 Конституции РФ.
Кроме того, ч. 3 ст. 35 указывает, что принудительное изъятие имущества может иметь место только для государственных нужд. В рассматриваемом случае имущество отчуждалось в пользу банка, который в процедуре санации не утрачивает своей гражданско-правовой правоспособности, приобретает и осуществляет свои гражданские права независимо от других участников гражданского оборота. С учетом того, что в дальнейшем, предполагалось продать долю Банка России в капитале банка частному инвестору (что сейчас и происходит), вопрос о том, реализовываются ли посредством данных процедур государственные нужды, остается открытым.
В статье 35 Конституции РФ закреплена процедура правомерного способа принудительных действий по отчуждению имущества, которая включает в себя в качестве первого и необходимого шага вынесение судебного решения в отношении соответствующего лица, вторым шагом - осуществление непосредственных действий по перемене владельца. Совокупность оспариваемых норм Закона о банкротстве предлагает другую последовательность действий: вначале принудительные действия по отчуждению имущества посредством запрета физическому лицу распоряжаться денежными средствами на своем счете. (Блокировка денежных средств или перевод их на другой счет – не важно). Это приводит к тому, что не банк (истец или потерпевший) вынужден доказывать неправомерность действия или вину лица, относимого к числу управляющих лиц, а само лицо в инициативном судебном процессе вынуждено доказывать свою добросовестности или невиновность. И здесь речь идет не просто о перекладывании бремени доказывания на иную процессуальную сторону, а об изменении конституционного смысла сразу двух статей Конституции РФ: 1) ст. 19 в части выделения круга лиц, которые не равны в своих правах с остальными работниками банка; 2) ст. 35 Конституции РФ в части выделения круга лиц (пп. 4, п. 12 ст. 189.49), имущество которых может быть принудительно отчуждено без судебного решения.